её высочество соизволила написать первый гребанный фик для феста.
ещё два. я, бля, смогу. смогууууу.

варнинг: ненормативная лексика
саунд: marilyn manson - sweet dreams (are made of this).
название: звезда рок-н-ролла (рабочее).
рейтинг: R чтоли


Честер, мать его, Беннингтон. Новоявленная рок-звезда. Икона девочек и мальчиков. Парень, показавший своих монстров всему миру. Парень, сделавший из этих монстров искусство. Прости, Господи, его грешную душу. Так вот, этот самый Честер Беннингтон опрокидывает хрен-знает-какую-по-счету стопку текилы. Жидкий огонь в очередной раз обжигает глотку. Ревет музыка. Такая невыносимо громкая и дешевая, что, кажется, вот-вот лопнут барабанные перепонки. Синтетические басы вызывают неконтролируемые приступы тошноты. А может их вызывает что-то другое.
- Честер, - раздается где-то над самым ухом. Немного исковеркано, с акцентом. Кажется, говорит мужчина. Но Честер, он ведь сейчас в такое говно, что не уверен. Честер вообще сегодня ни в чем не уверен. Ноги действуют автономно – несут Честера через весь танцпол в сторону туалета.

Саманта его больше не любит.

Честер пьяно ухмыляется.

Саманта сказала, что хочет развестись.

Честер закрывает за собой дверь кабинки. Она цвета морской волны.

Саманта, чертова сука, да как она могла.

Честер хохочет, припав к стене. Громко, заливисто, с ненормальной веселостью. Взгляд падает на толчок, в котором плавает использованный презерватив. Честер шумно втягивает воздух, насыщенный приторным запахом спермы напополам с дешевым куревом, и заходится в новом приступе истерического смеха. Затылок время от времени мягко ударяется об холодный бирюзовый кафель. В кабинку кто-то безуспешно ломится. Что-то лопочут по-японски незнакомые голоса.
- Пошли все на хуй! – орет Честер, и слезы выступают у него на глазах: смех или безысходность? – На хуй! – повторяет он, надеясь, что слово «хуй» - интернационально. Он даже зачем-то показывает двери средний палец. Можно подумать, это поможет. Но грохот прекращается. Ещё минута – и в туалете не слышно ничего, кроме тяжелого честеровского дыхания. И кап-кап-кап. Из плохо заверченного крана.
- Долбанные япошки, - бормочет Честер. Нервные пальцы выуживают из кармана джинсов сначала какой-то мусор: мятные пастилки («С хуя бы?» - комментирует Честер), какие-то бумажки с номерами телефонов сыплются на пол, реклама местных стриптиз-клубов (тут Честер выдает столь длинное и замысловатое ругательство, что его пьяный язык начинает заплетаться), две сломанные сигареты, кучка высыпавшегося из них табака. Наконец, на ладонь ложится искомое – пара пурпурных таблеток.
- Развод, бля, она хочет, - пыхит Честер. Торопливо закидывается. Сползает по стенке. Одной рукой упирается в толчок. Глаза у Честера томно полуприкрыты – накрашенные ресницы подрагивают, словно крылья бабочки. Блядской такой бабочки. Губы беззвучно шепчут ругательства. В адрес жены. Ручка двери снова начинает дергаться, но Честер Беннингтон уже не обращает на это никакого внимания. Он занят. Очень занят. Он подыхает. Вернее, ему так кажется. Глубина накрывает его.


Честер не помнит, в какой именно момент в клуб ввалился Шинода. Шинода в его глупой парке и широких штанах. Позор моды. Честер хотел бы вспомнить, но не помнит. Может, это случается, когда Честер самозабвенно отплясывает на танцполе с парнишкой-японцем, совсем молодым, худощавым. Красные волосы что-то смутно ему напоминают. Но что именно – уже всё равно. А может, когда Беннингтон заказывает ещё текилы. Текила – она даже в японском текила. Интернационал. Чтобы прожигать свою жизнь в Токио – не обязательно учить японский.
Крепкие руки хватают Честера. Вытягивают из толпы.
-Майк! – радостно кричит Честер, впиваясь губами в теплые губы Шиноды. Тот ошарашен. Честер тоже немного ошарашен своим поступком, но уровень содержания всякой одуряющей хрени в его крови слишком высок. Слишком, чтобы о чем-то задумываться. К тому же, чего ещё Шинода ждал? Они ведь в гей-клубе.
Горящий от гнева и смущения, Шинода сгребает Беннингтона в охапку и молча тащит к выходу.
-Майк, а где моя куртка? – хрипит Честер. Его уже минуты три ужасно тошнит, но он слишком пьян, чтобы это заметить. – Шинизл, мать твою так! Эта куртка стоит дороже всех твоих шмоток! Нужно её найти!
-Рот закрой, - советует Шинода. Вполне мирно, но в голосе звучат металлические нотки. И Честер затыкается. Теперь он просто следует за Майком. Они продираются сквозь галдящую толпу. Майк кричит что-то по-японски, одной рукой накрепко схватив Честера, а другой раскидывая танцующих. Честер, хоть он и не в себе, всё-таки подмечает, что ему нравится такой Майк.
Ещё пара мучительно долгих мгновений – и они вдвоем вываливаются из клуба. Их встречает холодный январский вечер. В свете неоновых вывесок Кабуки-Тё – самого развратного в Токио квартала – кружатся снежинки. Совершенно обалдевший Честер щурится, его слепят огни. Горло обжигает отрыжка. Мутнеет в глазах. И вот уже Честера выворачивает прямо на Майка. В толпе кто-то невидимый заходится мерзким хрюкающим смехом. И Честера рвёт снова. Правда, теперь на асфальт. Майк хмурится. Майк придерживает друга, когда тот сгибается пополам. Майку тоже становится дурно. Лицо у Честера – землистого цвета с примесью зелени. Глаза налиты кровью. Растекшаяся тушь и блестящие губы. Пахнет алколголем. Честера колотит нервная дрожь. Желудок продолжает сокращаться, но блевать уже нечем. Майк, не обращая внимания на запачканную куртку, крепко обнимает Честера.
-Ничего, - мягко шепчет Майк.
-Тебе просто протрезветь надо, - его теплое дыхание на щеке Честера.
Честер покорно кивает. И Майк ведет его к машине, стараясь не думать о том, как мгновенно стало тесно у него в штанах, когда Честер вдруг его поцеловал.


-Саманта хочет развестись, - говорит Честер.
Сейчас они колесят по Токио на взятом в прокат «Шевроле». Майк думает о том, что это очень по-американски – припереться в Японию, чтобы разъезжать там на «Шеви».
Честер полулежит на заднем сиденье. В машине тепло – печка работает на славу. Майк молчит, глядя на дорогу. Снующие туда-сюда дворники мешают ему сконцентрироваться.
-Через пять метров поворот направо, - доверительно сообщает навигатор приятным женским голосом. Майк включает поворотник.
-Шинода, ты мудак, - говорит Честер. Слова приходят из ниоткуда. Огоньки приборной панели расплываются перед слезящимися глазами. Снова тошнит, но Честер делает над собой героическое усилие и сдерживается.
-Угу, - отвечает Майк, неотрывно следя за дорогой.
Поворот.
-Супермен хренов, - говорит Честер. Майк остается невозмутимым. Только чуть заметно дрогнула нижняя губа.
-Саманта со мной разводится, - снова говорит Честер, обхватывая себя руками так, словно ему холодно.
-Не удивительно, - отвечает Майк, борясь с искушением остановить машину и сломать Честеру челюсть. За мудака.
-Хуила, - говорит Честер без всяких эмоций.
-Три метра, поворот налево, - также бесстрастно сообщает навигатор. Будто сговорились.
-Рот закрой, - отвечает Майк. Навигатору или Честеру – он и сам не знает. Но оба послушно молчат.
Поворот.
Через полчаса «Шевроле» тормозит у гостиницы. Шинода тащит отрубившегося Честера на себе. Как раненного солдата. Честеру бы сейчас очнуться и сказать «Оставь меня, брат! Продолжай свой путь в одиночестве!», как в кино. Но это не кино. И, между прочим, от Честера несёт текилой и блевотиной.
Сделав страшные глаза уже собиравшемуся прийти на помощь портье, Майк направляется прямиком к лифту. Они едут мучительно долго: Шинода успевает сосчитать все точки от инъекций на худых руках Честера. Когда он успел? Нарик хренов. Майк крепко держит Честера и мысленно с удовольствием шлет в пешее эротическое путешествие всю ненормальную честеровскую семейку, с Самантой во главе. Дурдом.
Честер приходит в сознание, когда Майк прислоняет его к стене и шарится у него по карманам в поисках карты-ключа. Шинода тихо молится всем богам о том, чтобы ключ не потерялся. Не остался в треклятой куртке, сгинувшей где-то в казиматах гей-клуба. Возвращаться на кабуки-Тё у Майка нет никакого желания. Так вот, Честер приходит в сознание и несколько секунд непонимающе глядит на Шиноду, что-то бормочущего и копающегося в его карманах. Накатывает приятное возбуждение.
-Ключ в заднем, - говорит Честер и хрипло смеется.
Шинода вздрагивает.
Шинода заливается краской.
Шинода надеется, что Честер слишком пьян, чтобы заметить, как Майк слегка увлекся, обыскивая честеровские карманы.
-Вот, - Честер неловко поворачивается лицом к стене. Упирается в неё лбом. Майк смотрит на тощую задницу Честера, затянутую синими Levi’s. Из кармана торчит карточка.
-А самому вытащить? – спрашивает Майк, почему-то начиная ненавидеть себя. Мысленно называя себя тупым мудаком.
-Тупой мудак, - беззлобно говорит Честер.

«…и зануда».

-И зануда, - добавляет Честер. И лезет в карман за ключом.



Честер лежит на огромной двуспальной кровати. Руки раскинуты в стороны. Голая грудь – Шинода уже успел стащить с него насквозь пропитанную потом и сигаретным дымом футболку – тяжело вздымается. Глаза ошалело пялятся в потолок.
Зажав плечом трубку, Майк думает, что Честер сейчас смахивает на распятого Христа. Только Христа не бросала жена. И он не шлялся по гей-клубам на Кабуки-Тё. Майк быстро заказывает вареный рис с овощами. Честеру нужно что-нибудь съесть. Вон как ребра торчат – можно пересчитать. К тому же – это лучшее антипохмельное блюдо. Давнее японское ноу-хау.
За огромным от пола до потолка окном – ночной Токио. И уродливая токийская телевышка, переливающаяся разноцветными огнями словно гигантская рождественская елка. В дверь стучат. Спотыкаясь в полумраке о честеровские ботинки, Майк идет открывать. Дежурная улыбка принесшему заказ пареньку. Слишком щедрые чаевые – Майк всегда путался в курсе Йен. Паренек светится как солнце. Кланяется. Чуть ли не вприпрыжку несется к лифту. Шиноде вдруг почему-то становится холодно.
-Поешь, - Майк садится на кровать. Протягивает Честеру блюдо. Чувствует себя чертовой гейшей.
Честер молчит. Долго. Напряженно. На лице отражается работа мысли. Он приподнимается на локтях. Смотрит в бездонные шинодовские глаза. Ноздри щекочет соблазнительный аромат еды.
-Вдруг она заберет Дрейвена? – спрашивает Честер.
-Вдруг она лишит меня родительских прав? – шепчет Честер.
Шинода ненавидит всё это. Ненавидит и срывается.
-И что? – злобно шипит Майк. Честер вздрагивает от внезапной перемены, произошедшей в друге.
-Хочешь убить себя? – кричит Шинода. Тарелка летит на пол. Еда рассыпается по ковру. Глаза Честера – блюдца.
-Чертова звезда рок-н-ролла должна умереть? – Майк хватает Честера за запястье, тянет к себе.
-Ты не Сид Вишез, понимаешь?! – вопит Майк Честеру в лицо.
-И не Джим Моррисон! – вторая рука ошеломленного Честера в железной хватке Майка.
-И даже не Курт Кобейн! – от тела Шиноды, словно от печки, исходит жар.
Честер вдруг понимает.
-Вы уже развелись, Честер! – токийская уродина-телевышка равнодушно взирает на происходящее. Пахнет перегаром. И овощами. И горячей кожей Майка – это замечает только Честер.
-Шинизл, - говорит Честер. Но Майка уже не остановить.
-Месяц назад, долбанный ты психопат! – надрывается Шинода.
Честер не слышит. Глаза наполняются слезами.
-И никто не лишил тебя гребанных прав, придурок! – Шинода прижимает плачущего Честера к груди. Тот не сопротивляется.
-Мы поехали в Токио вдвоем, чтобы ты пришел в себя, черт бы тебя побрал! – рубашка Шиноды становится мокрой от честеровских слез.
-Но я, бля, уже на протяжении ебаного месяца вытаскиваю тебя из самых злачных мест! – бушует Майк, гладя затылок Честера.
-Ты колешься! – всхлипы. Теперь и Майк плачет.
-Ты жрешь таблетки килограммами!
-Ты блевал на меня уже раз сто!
-Хочешь сдохнуть, мудила?
Тук. Тук-тук.
-Пошли на хуй! – орет Шинода. Кто-то замирает за дверью. Слышутся удаляющиеся шаги.
-Ты… - Майк набирает в легкие побольше воздуха. Но говорить больше нечего. Гнев проходит, оставляя после себя пустоту. Честер плачет, крепко прижимаясь к Майку.
-А ещё я… - начинает Майк. – Я…
Всё ещё вздрагивая, Честер поднимает мокрое лицо. Глаза в глаза.
-Что? – шепчет Честер. – Что ты?
Люблю тебя, гребанный фрик.
Не сплю из-за тебя, чертов психопат.
Умру, если попросишь.
-…я сейчас сигарет тебе притащу, - говорит Майк, отстраняя от себя Честера. – Хочешь курить?
-Ага, - Честер бухается обратно в кровать. Прижимает к голой груди подушку.
Бам. Бам-бам. Это его сердце.