- Что, перегрыз решетки в своей психушке? Зря ты не показался опять в своем лягушачьем обличье, так тебе лучше, - шипит Питер. Его всё ещё немного пошатывает от той дряни, которую вколол ему Гарри прежде чем притащить сюда, перед глазами плывет и двоится, но Паркер уже может стоять на своих двоих, а это уже что-то. – Думал разжалобить?

Гарри смотрит на Питера, Гарри с ненавистью щурится и отползает к дивану, прижимая ладонь к раздробленной скуле. В нём совсем ничего не осталось от того Гарри Озборна, которого Питер когда-то знал, и Питеру почему-то так легче.

- Налить тебе чаю? – Гарри больно, он дезориентирован, зеленые змеиные глаза шарят по комнате, пытаясь сфокусироваться хоть на чем-то, пока взгляд не натыкается на сине-красное пятно у окна. – О, Питер, в память о старой дружбе…

Сине-красное пятно как-то очень быстро оказывается рядом, Гарри испуганно моргает, всё ещё держась за щеку. Из раскрытого рта на подбородок течет кровь – у него всегда была отвратительная свертываемость. Питер внимательно разглядывает его, ища хоть что-нибудь, за что можно было бы зацепиться, но не находит. От Гарри, который не отлипал от Питера Паркера, когда его родители бросили его. От Гарри, которого он так любил фотографировать – тонкого, растерянно улыбающегося и верного как пёс. От этого Гарри не осталось ни единой черточки. Всё пожрало чудовище, прячущееся сейчас внутри и готовое в любой момент показать свой зеленый зловонный оскал. Чудовище, порожденное Оскорпом и демонами Гарри Озборна, которых он так долго прятал в себе, которые, наверное, подрастали вместе с ним и просто ждали удобного случая.

Гарри плачет: некрасиво, краснея пятнами, заливая футболку кровью и слюнями. Он плачет и смеется, вопит и резко бросается к Питеру, и тот от неожиданности снова бьет его, теперь уже сильнее, не сдерживаясь. И Гарри снова оседает, а его лохматая голова безвольно откидывается назад. Питер видит белую шею, видит как зеленая дрянь пульсирует по тонким венам, и его руки сами тянутся, смыкаются вокруг, почти нежно обвивают в смертоносном объятье. Гарри дергается и хрипит, хватает Питера за плечи, колотит кулаками ему грудь. Питер не знает, сколько проходит времени, прежде чем он перестает видеть оранжевые и желтые снопы искр, слышать мерзкий скрежет шестеренок и отчаянный крик Гвен. Ему кажется, что всё это длится бесконечно долго, целую гребаную вечность, за которую Гарри Озборн должен был сдохнуть уже трижды. Он убирает руки с шеи Гарри. Он смотрит на них удивленно, испуганно, словно не узнает. Разглядывает свои ладони, растопыривает пальцы.

- Пит, - Гарри ползет к нему, по нему, намертво прилипает. Он весь мокрый, грязный, трясется как в приступе горячки. – Пит, прости меня, ладно?

Паркера начинает тошнить, когда окровавленные соленые губы прижимаются к его губам. Он пытается отодрать от себя Гарри, а тот только прижимается и всё просит прощения. Всё рассказывает, как ему было без Питера, и как потом страшно было умирать. Как не хотелось.

- Ты меня не спас, Питер, - Гарри смеется как больной, хотя почему как. Питер трясет головой, ему хочется снова ударить Гарри. – Что же ты не спас меня?

Снова проклятые шестеренки, снова крик в ушах. Питер вскакивает на ноги, Гарри продолжает валяться на полу, стонет, жалуется, сыплет проклятьями. Последнее, что слышит Питер, прежде чем надеть найденную на столе маску и броситься в окно:

- Пит, лучше убей меня, пожалуйста, - тихо, с мольбой в голосе. Питер вздрагивает, потому что на мгновение будто видит Гарри – прежнего, растерянного и родного. – Не хочу так жи…

Слова теряются в свисте ветра. Питер может их услышать, но не хочет. Позже, он не уверен, но кажется уже целпяясь паутиной за ближайшую многоэтажку, он слышит безумный больной смех и шипящее "Заткнись, недоумок" того, кто сидит у Гарри внутри.