ангстовая беннода, пов, не рейтингово.
читать дальшеОни говорят, что, в общем-то, ничего страшного, потому что скоро наступит осень. Они говорят много и не по делу, что-то о каком-то сочувствии, сидя за столиком, попивая дорогой кофе, нежно сжимая пальцами твои руки. Процент этого самого сочувствия в их глазах где-то на нулевой отметке. Они говорят тебе, говорят настойчиво, будто ты нуждаешься в их словах.
- Людям иногда нужно есть, - говорит Роб. Он говорит это трижды в день по телефону, и ещё присылает голосовые сообщения. Штук двадцать ежедневно. Они разные, но смысл один. Ночной больничный коридор похож на мост между мирами, когда ты идешь по нему, в слабом флуоресцентном свете, прислушиваясь к шорохам и вздохам в палатах. Иногда людям нужно жить, но ты уже не чувствуешь границ между жизнью и смертью, ты застрял где-то посередине и никак не можешь выбраться. Твои шаги тихим эхом ударяются о больничные стены.
- Это нелегко пережить, но ты справишься. Мы справимся, - говорит Анна. Говорит заплаканная Сэм, обнимая молчаливого Дрейвена. Говорит Талинда, глядя куда-то мимо тебя, нервно теребя прядь волос. Их тихие голоса сливаются в твоей голове в один, когда ты слушаешь их, забывая кивать в подтверждение того, что слышишь. Ты стоишь у лифта и убеждаешь себя в том, что, в общем-то, ничего страшного, просто жизнь стала похожа на улицу, застеленную густым ватным туманом, а ты идешь по ней и видишь вдалеке силуэт, но стоит однажды закрыть глаза, а потом снова открыть, как перед тобой тот же туман и никаких силуэтов. Они говорят, что нужно иногда ночевать дома, не обязательно всё время спать на неудобном маленьком диване в студии. Ты думаешь, что диван тут не при чем, потому что ты спишь прямо на полу, мягкий ворс ковра щекочет щеку. Мерцающие мониторы светятся в сумраке студии. Ты знаешь, что никакие диваны не имеют значения, также как и не имеет значения пол, потому что ты спишь только по полтора часа в сутки, а остальное ночное время бодрствуешь, сидя на подоконнике у распахнутого настежь окна. Бодрствуешь и куришь. Они говорят:
- С каких это пор ты начал курить?
А у тебя в сумке лежит рубашка в черную и красную клетку, ты вытаскиваешь её перед тем, как усесться на подоконник. Ты надеваешь её, застегиваешь на все пуговицы. Людям иногда нужно жить, но рубашка вся в этих бурых пятнах засохшей крови. Она пахнет больницей и сигаретным дымом. Она пахнет чем-то резким. Она давно не пахнет тем, кто её раньше носил, но тебе, по большому счету, это безразлично, потому что ты всё равно никогда не забудешь его запаха: пряная туалетная вода, «Мальборо» и теплые солнечные лучи. Ты сидишь в ней на подоконнике и куришь, совсем, как когда-то он это делал, только у него, конечно, выходило лучше, будто он родился с сигаретой во рту. Лифт бесшумно открывается, предлагая тебе войти в другой мир, ты ещё не знаешь, какой именно, но одно знаешь точно, чувствуешь кожей на кончиках пальцев. Ты знаешь, что там всё уже будет совсем по-другому, не так, как раньше. Ты украл эту рубашку из шкафчика, наверное, можно было просто попросить, но тебе не хотелось разговаривать с людьми. В новом мире ничего не будет также, ты просто знаешь это, потому что вы вдвоем когда-то вписали фразу в песню, и ты проговаривал строчку раз за разом на концертах перед ревущей толпой, ты проговаривал: «Ничего не осталось прежним». Вы сочиняли эту строчку, и многие другие, потом звучащие отовсюду, вскрывающие миллионы ран в миллионах душ по всему миру, вы сочиняли в маленькой душной студии, в дешевых закусочных, в парке и в его старой машине, захламленной коробками из-под фастфуда и китайского рамэна. Он и тогда курил тоже, одну за другой, и носил всегда с собой эти мятые пачки, эти неработающие зажигалки. Теперь и ты куришь, иногда запивая едкий дым янтарным неразбавленным виски. Улица под тобой продолжает жить, продолжает вертеться, оставляя тебя сидеть наверху с призраками и воспоминаниями студии. В общем-то, скоро осень и, наверное, тебе полегчает когда-нибудь, но ещё не время. Ты проходишь эти стадии, одну за другой, драки в барах, отрывочный сон в студии и в машине, ты поражаешься, как до сих пор не попал в аварию. Пока лифт спускает тебя в новый мир, ты теребишь пальцами испачканную кровью рубашку, ты клянешься себе, что больше никогда не вернешься в это гребанное царство капельниц, реанимации, резкого запаха смерти и тихого плача. Тебе самому не помешала бы реанимация, но, кажется, это уже не поможет. Поможет только осень. Они говорят, что пора бы тебе выметаться из этой студии, что аренда давно просрочена, они приходят и суют тебе под нос какие-то бумажки, будто бумажки что-то для тебя значат. Они так назойливы, и тогда ты покупаешь эту студию, выписываешь чек не глядя и закрываешь перед ними дверь. Они стучат снова, но ты кричишь, ты орешь надрывно через дверь, что с документами вы разберетесь позже. В подтверждение своих слов ты суешь под дверь «Визу», и они сразу уходят.
- Если хочешь, я приеду, - говорит Джо. Или Бред. Или Феникс. С Робом всё ясно, его голосовые сообщения занимают три гига в памяти телефона, потому что у тебя никак не доходят руки их стереть. Ты молчишь в трубку, а потом говоришь: «Спасибо». Проходит десять мучительных секунд прежде, чем ты добавляешь: «Не надо». Ты надеваешь рубашку, как только город начинает утопать в сумерках, тебе кажется, что так ты ненадолго становишься кем-то другим, кем-то, кто был там, в больничных стенах, стонущий, окровавленный. С тем, кто молился всем богам, в которых никогда не верил, кто кричал: «Боже, пусть я потеряю сознание». Бог, видимо, был занят в этот момент, а ты помнишь каждую секунду, пока его везли от машины скорой помощи до реанимации. Они говорят, что людям нужно иногда жить, но не уточняют, как именно жить, а потому ты живешь как умеешь. Призрак в студии всего один, и он то сидит развалившись на диване и лениво глядя на тебя (та самая причина, по которой ты спишь на полу) или стоит у микрофона в будке, ты видишь его даже в темноте. Иногда ты болтаешь с ним, делишься последними новостями. Ты говоришь ему, что боишься за Дрейвена, потому что при редких встречах с Сэм и Талиндой, ты видишь, как он всё больше замыкается в себе. Ты говоришь, что обязательно будешь ходить с ним гулять, когда наступит осень, и что, наверное, вам обоим будет легче. Ты смеешься, делая глоток из бутылки, а потом затягиваясь, ты кашляешь. Ты говоришь ему, что всё, наверное, наладится, и что людям иногда нужно есть. Призрак не отвечает, но ты благодарен ему уже за то, что он слушает. Лифт останавливается на первом этаже, ты выходишь из него в пустой холл. Дежурный с удивлением глядит на тебя, пытается спросить что-то. Наверное, его смущает рубашка в твоих побелевших от напряжения пальцах, но он молчит, просто давая тебе пройти. Ты проходишь холл, очень медленно, а потом выходишь в новый мир. Мир без него.
@темы:
mike,
chester,
i wrote,
bennoda
-
-
05.08.2010 в 15:48-
-
06.08.2010 в 09:14спасибо, бро. рад, что понравилось.