[right-behind-you]

подумал, что лучше выкладывать это частями. первая вроде как логически закончена.
я не знаю, полагается ли в АУ упоминать об ООСе, но на всякий случай - в тексте джеймс ни разу не тролль, простите.

апд. оно обзавелось эпиграфом и маленьким продолжением - затишьем перед бурей.
щас пойду отвечу на комменты, простите за тормознутость.

Название: Голод (рабочее)
Фэндом: XMFC RPS
Пейринг: Майкл Фассбендер/Джеймс Макэвой
Жанр: АУ по вселенной фильма "Голод", ангст, драма
Рейтинг: NC-17 по мере развития событий
Саммари: Джеймс Макэвой - медбрат в ирландской тюрьме "Мэйз". Майкл - заключенный, однажды решившийся голодать до смерти.
Идея, а заодно и роль музы принадлежат замечательной  tindu

1

"The people who sat in darkness have seen a great light."
2 Isaiah 9:2/Matthew 4:16

"Love is the ultimate force that makes for the saving choice of life and good against the damning choice of death and evil. Therefore the first hope in our inventory must be the hope that love is going to have the last word. "
Arnold Toynbee

Кейси говорил, что Мэйз – маленький филиал ада. Он повторял это по несколько раз на дню, повсюду таскаясь за Джеймсом. Кейси Бёрк – юркая пронырливая зараза, виртуозно стреляющая сигареты. Иногда Джеймсу хотелось отдать Бёрку всю пачку, только бы тот на радостях прервал свои унылые лекции и позволил хоть ненадолго забыться.
- Кейси, дай аспирин, - попросил Джеймс, захлопывая «Доктора Сакса», в очередной раз отвлеченный болтовней коллеги. – Будь добр.
Бёрк подскочил к стеклянному шкафчику, звеня ключами и створками.
- Что, опять Макгилл на свою дурную башку жаловался? – пепел с зажатой в зубах сигареты ссыпался на халат.
Джеймс задумчиво погладил потертый корешок книги большим пальцем.
- Нет, Бёрк, просто от твоего бесконечного тявканья с религиозным подтекстом у меня голова трещит.
- Макэвой, отвали, - проворчал в ответ Кейси, отходя от шкафа и валясь на койку. – Ты скучный нудный идиот.
Такие дни с ленивыми перебранками и неторопливым прочтением Керуака выпадали медбратьям в Мэйзе крайне редко. Часы тишины, когда никто не стонал и не рычал в коридоре, а пол в маленькой смотровой не был заблеван кровью, так что Джеймсу не приходилось ползать с тряпкой после, оттирая алеющие пятна, в то время как притихший Кейси драил стены. Обычно затишье случалось, когда к заключенным приходили друзья и родственники: чертовы ублюдки мгновенно начинали вести себя как ожидающие подарков ребятишки в ночь перед Рождеством.
- Салливан сидит весь зализанный, - донес до сведения Джеймса Бёрк вернувшийся с бутылкой виски. – Зализанный, бритый, и лицо такое благостное, ну не дать не взять ангелочек с полотна Батичелли.
Джеймс попытался подумать о Салливане, и в памяти незамедлительно всплыло распухшее лицо с раздробленной скулой. Макэвой помнил их только так, частями и осколками, перебитыми суставами, сломанными костями. Салливан и его раздробленная скула; Макгилл с постоянными жалобами на то, что у него кто-то мозг царапает изнутри; Линч и внутреннее кровотечение; Девайн с разорванным дубинкой охранника анусом.
- Bas!* – Бёрк прервал его размышления, поднимая стакан из мутного стекла с плещущимся на дне виски.
Джеймс выпил молча, некоторое время не мигая смотрел на тихо сыплющийся за окном снег , а потом вернулся к «Доктору Саксу». Кейси откинулся на спинку стула, прикрывая глаза.

В смотровую протиснулся лысый охранник с печальными глазами коровы, застав вперившегося в пожелтевший от старости циферблат настенных часов Джеймса сидящим на холодном подоконнике словно воробей на жердочке. Макэвой уже не надеялся, что Бёрк явится на работу. Чертов сукин сын решил кинуть его в гребаный судный день, не иначе. Охранник покашлял.
- Велели передать, что через десять минут поведут первого заключенного.
Джеймс кивнул и спрыгнул с подоконника, демонстрируя фальшивую бодрость и готовность к тому, что сейчас начнется. Поправил инструменты на столике, проверил склянки с перекисью и даже выдавил кривую измученную улыбку. И только когда охранник скрылся за дверью, Джеймс позволил себе припасть спиной к обшарпанной стене. Приступ паники был душным, навязчивым, заставлял дышать через раз и смешивал все мысли. День большой стирки, так это здесь называлось. Заключенных, затеявших «грязный» бунт, против их воли поведут мыться и стричься. Джеймса не интересовала политика, но люди с отрезанными ушами его не интересовать не могли, потому что он видел их даже когда закрывал глаза. Ему предстояло вынести всё это в позорном тошнотворном одиночестве, и от одной только мысли становилось жутко, хотелось вырваться из стен Мэйза и бежать на край света.
Но бежать было поздно, и в последний раз прокляв Кейси, Джеймс трясущимися руками сунул в рот сигарету. Он успел скурить две или три, прежде чем в коридоре послышался отчаянный вой, перемежаемый грязными ругательствами. Потом кого-то уронили, судя по звуку – совсем не случайно.
- Гореть тебе в аду, выродок! – глухо забормотал один из охранников. – Какого хрена, Маклейн, эта падла укусила меня!
- Да заткнись ты, - устало попросил тот, кого назвали Маклейном. – У него вся башка в крови!
Заключенный, которого Джеймс не мог бы признать даже при большом желании, упал лицом в пол, не издав ни единого звука.
- Принимай, док, - огненно рыжий охранник, которого укусили, растопырил перед носом Джеймса пятерню. – Видал? Я к тебе тоже потом зайду, вдруг у этого припадочного бешенство.
- Я прививок не делаю, - тихо проговорил Джеймс, садясь на корточки и осматривая заключенного. Уши были на месте, и этот факт странным образом успокаивал.
Макэвой едва успел промыть раны, когда за дверью снова послышались страшные вопли и звуки ударов дубинками. Одного за другим заключенных вталкивали в смотровую, позволяя Джеймсу только убедиться, что особого вреда им не нанесли и обработать наиболее заметные повреждения. После их выдергивали из кабинета, молчаливых и угрюмых, чтобы увести обратно в камеры. Джеймса тошнило, халат вымок от пота, во рту было сухо. Он сменил очередную пару перчаток, когда в коридоре внезапно стало так тихо, что Макэвой замер, прислушиваясь. Тишину нарушали только стучащие по полу ботинки охранников и шарканье босых ступней заключенного. Никаких ругательств или проклятий, никаких стонов, заключенный, Джеймс почувствовал, что это последний на сегодня, вошел сам и встал посреди смотровой.
- Последний, - с пониманием кивнул бледному как полотно Джеймсу Маклейн. – Молодец, сынок.
Дверь за охранниками закрылась. Лицо у заключенного было в тонких порезах от опасной бритвы, короткий ежик волос на голове слипся от крови. Он посмотрел на Джеймса заплывшим глазом и сплюнул на пол комком крови, растянув в улыбке разбитые губы. Казалось, он чувствовал себя отлично, стоя голым и избитым, скалясь вот так.
- Я целую пинту проглотил, пока меня сюда тащили, - заключенный подошел ближе. – Но это ничего, это можно выблевать. В целом, всё нормально, не хуже и не лучше, чем обычно. А вот ты, док, выглядишь паршиво.
- Просто иди к раковине и наклони над ней голову, ладно? – Джеймсу вдруг стало неуютно: агонизирующие клубки плоти и крови, которые весь день вваливались в его кабинет, были гораздо привычнее, чем этот странный человек, проглотивший пинту крови и обеспокоенный внешним видом Макэвоя. – Я промою раны.
Когда промывание и обработка были окончены, Джеймс зашил особенно глубокий порез на скуле.
- Не улыбайся пока, а то разойдется к чертям, - предупредил Джеймс, стягивая перепачканные перчатки и швыряя их в урну.
- Можно подумать, что мы в гребаном луна-парке, - зеленый глаз заключенного сверкнул из-под опущенных ресниц. – Как тебя зовут, док?
- Я закончил, - Джеймс отвернулся к окну, устало прислоняясь лбом к холодному заледеневшему стеклу. – Можешь идти.
- Как скажешь, сынок, как скажешь, - насмешливо послышалось за спиной.
Хлопнула дверь. Джеймс сполз на пол, уткнувшись лицом в колени. Кейси ошибался: это место нельзя было назвать филиалом ада. Мэйз сама была адом.

Джеймсу нравилось варить кофе на маленькой плитке. У них с Кейси не было собственной кухни, как у охранников, но на второй месяц своего пребывания в Мэйзе Макэвой использовал полную силу шотландского обаяния и выпросил у начальника тюрьмы разрешение поставить электрическую плитку в каморку, прилегающую к смотровой. Кейси, начавший после этого любить Джеймса ещё больше, стащил откуда-то маленький столик, куда они с гордостью водрузили свой трофей. В особенно вьюжный день, весь заметенный снегом, Бёрк притащил старое кресло-качалку, которое надсадно скрипело, стоило на него только сесть. Так захламленная списанным оборудованием и картонными коробками от лекарств каморка постепенно превратилась в то, что с подачи Джеймса стало называться оазисом. Макэвой лично дополнил интерьер дешевым радиоприемником, а Бёрк предложил завести кота.
- Мне и тебя хватает, - смеялся Джеймс. – Такой же неугомонный сукин сын, хорошо хоть в тапки не ссышь.
- Это можно организовать, - многозначительно отвечал Бёрк. – Возьму мастер класс у наших милых бунтарей, уж они в вопросах мстительного опорожнения кишечника и мочевого пузыря настоящие профи.
Запах свежезаваренного кофе по утрам не столько приводил Джеймса в чувство, сколько наоборот отдалял его от неприглядной Мэйзовской действительности. Становилось уютно, и всё вокруг переставало казаться враждебным, агрессивным, пугающим. Макэвой даже мог шутить с Бёрком по поводу заключенных, если у него в ладонях была зажата кружка горячего дымящегося кофе, а в зубах – крепкая сигарета. Он сразу весь оттаивал, и Бёрк весело осведомлялся, кто тут ещё из них кот. Джеймс только лениво щурился и советовал коллеге не переборщить с ромом, который он то и дело плескал в свою чашку из маленькой фляги. Старое кресло, в котором они сидели по очереди, по-домашнему скрипело, приемник что-то дружелюбно бормотал. И казалось, что нет заключенных, нет охранников. Что в мире вообще не может быть зла. Но потом приходилось возвращаться в реальность, и запах кофе сменялся запахом спирта, пропитанных кровью бинтов, рвоты и медикаментов. Бормотание в приемнике заменялось на вой и ругань. Реальность была чертовски не дружелюбна, только кричала, билась в агонии и бесконечно ненавидела. Тюрьму, правительство, да что угодно. Ненависть была здесь постоянной величиной, точкой отсчета, знаком бесконечности, всеми координатами. Мэйз не упускала случая напомнить Джеймсу о том, что ему здесь не рады, что здесь понятие радости отсутствует как таковое. Но по какой-то даже ему самому неизвестной причине он не мог уйти.
- Проваливай, ну! Чего стоишь, проваливай скорее!
Джеймс помнит, как охранник оттаскивал от него заключенного, помнит себя, стоящего столбом посреди смотровой. Кровь, теплая и вязкая стекала по затылку, за шиворот халата, а руки у заключенного были изрезаны в мясо. Окровавленные осколки бутыли из-под физраствора влажно блестели на полу.
- Но за что? – спрашивал Джеймс тогда. – Какого хрена?
Заключенный не отвечал, а потом и вовсе упал, взвыв, прибитый к полу дубинкой между лопаток.
- Ну что за придурок, выйди отсюда! – гаркнул на него охранник, злобно сверкнув глазами. В смотровую ввалился тяжело дышащий Кейси и, обняв Джеймса за плечи, молча потащил в каморку, где тут же усадил на кресло, а дверь предусмотрительно запер. Некоторое время они так и сидели, прислушиваясь к отдаляющимся крикам. Джеймса ощутимо потрясывало, струйка крови стекала уже вдоль позвоночника, оставляя за собой теплый скользкий след.
- Чертовы ублюдки, - бормотал спохватившийся пару минут спустя Кейси. – Сейчас, сейчас я посмотрю, ну-ка наклони голову.
- Лучше кофе свари, - попросил Джеймс, стягивая перепачканный халат.

- Вот и я, док, - возвестил знакомый насмешливый голос с хрипотцой.
Джеймс вздрогнул и оторвал взгляд от медицинских карт. Последний пациент дня большой стирки непринужденно уселся на койку, провел рукой по чистой накрахмаленной простыне. Сегодня на нем были штаны.
- Разве вы не отказываетесь носить эту форму? – Джеймс поднялся со своего места, громко отодвинув стул.
- Я решил, что будет неправильным смущать доктора. Ты ведь не виноват в том, что творится, - пожал плечами заключенный, запустив пальцы со сбитыми костяшками в немного отросшие с их последней встречи рыжие волосы.
- Я не доктор. Что на этот раз?
- Они саданули меня по башке и, кажется, теперь серьёзно, потому что ты, док, расплываешься, и у тебя два синих пятна вместо глаз. А ещё меня, кажется, сейчас вывернет на твои ботинки. Но это не беда, правда? Купишь себе новые, а то ведь эти - полное дерьмо.
- Я ещё раз повторяю, я не доктор, я просто… Тихо! – Джеймс положил ладонь на плечо дернувшегося заключенного, удерживая его на месте. Медленно ощупал затылок, бережно провел пальцами по темени. – У тебя сотрясение.
- Но ведь когда-нибудь им станешь?
- Если выживу в этой преисподней. Давай-ка промоем рану. Кажется, тут нужно шить. Бёрк!
- Макэвой, подонок, я только задремал, - послышалось недовольное бормотание, и дверь коморки со скрипом отворилась. Бёрк, с утра мучающийся от похмелья, высунулся в проем. – Что такое?
- Посмотри там перекись, тут всё закончилось.
Кейси едва взглянул на заключенного и кивнув снова скрылся в комнатке. Заключенный втянул носом призрачный запах, вырвавшийся из каморки, слабо улыбнувшись.
- Кофе, - при этом лицо у него сделалось как у ребенка.
- Тебя сильно тошнит? – обеспокоенно спросил Джеймс, принимая из рук сонного Бёрка склянку. – Ты меня слышишь вообще?
- Чего с ним? – вмешался Кейси.
- Иди спать, от тебя портвейном несет, - отмахнулся Джеймс. Бёрк обиженно скрылся. – Эй, эй! – он пощелкал пальцами перед носом заключенного, который вдруг сполз спиной по стенке.
- Мне паршиво, док, очень паршиво.
- Сейчас, - Джеймс метнулся в угол за ведром. Он помог заключенному склониться и придержал, когда того несколько раз вырвало. – Вот так, вот так. Как тебя зовут?
- Я первый спросил, док, - заключенный послушно улегся на койку, позволяя Джеймсу возиться с раной. - Фамилию я уже слышал, а вот имя. Не ломайся, ты же не откажешь больному немощному человеку.
- Джеймс. Лежи смирно.
- Я Майкл, - он всё-таки немного поерзал, будто в насмешку, хотя Джеймс был уверен в том, что каждое движение дается ему с трудом. – Майкл Фассбендер. Могу лежать трупом, если пообещаешь потом чашку кофе и пару сигарет. Ты какие куришь?
- Для больного немощного человека ты слишком разговорчив, Майкл, - Джеймс утер капли крови с его лба. – Две чашки кофе и вся моя пачка, если заткнешься прямо сейчас и дашь мне сделать мою работу.
- Джеймс Макэвой, - шепнул Майкл, будто смакуя имя. Глубоко вздохнул, дернулся от осторожного прикосновения теплых пальцев к небритому подбородку. – Тебе кто-нибудь говорил, что ты зануднейший тип во всем этом треклятом месте?

____________________________________________
* сокращенное "счастья, здоровья и смерти в Ирландии", традиционный тост

2

Проснулся Майкл резко и как-то сразу. Иногда это случалось с ним: утренний свет пробивался сквозь решетки, лизал холодные после промозглой ночи щеки, даже грел немного, или Майклу просто казалось. В те мгновения появлялась иллюзия, хрупкая, истончающаяся с каждой секундой: будто он наконец-то снова дома, в своей маленькой холостяцкой квартире встречает новый день. Того и гляди, за стенкой начнут тихо переругиваться соседи – молодая пара, переехавшая из Раткула. И можно будет лежать некоторое время, высунув пятки из-под одеяла, слушать обоюдные нервные обвинения, мечтая о первой за утро сигарете. Немногим позже прошлепать босым и полуодетым на кухню, натягивая рубашку на ходу. И сварить себе кофе, а потом усесться прямо на стол, затянуться наконец, неторопливо, потому что целая жизнь впереди, а мир, огромный и бескрайний, он совсем близко, нужно только спуститься со своего третьего этажа и выйти на улицу. В тюрьме, со временем Майкл начал скучать по таким мелочам гораздо раньше и острее, чем по родственникам, друзьям, оставленной где-то там за пределами Мэйза жизни. Обычные клетчатые рубашки, кофе, хороший табак, радио, ежедневные газеты и почему-то яблочный джем, всё именно в такой последовательности и никак иначе.
Фассбендер сел на матрасе, почесал колючую щеку. Судя по всему, день выдался ясным, но нечего было и думать о прогулке. Он быстро достал из-под матраса новенькую Библию в гладкой мягкой обложке, мешочек с табаком. За стеной взвыли, потом истерично захохотали: это Макгилла сразил очередной приступ головной боли. Майкл выдернул первую попавшуюся страницу, успев рассмотреть только имя и одну цифру: «Матвей 4:». Ему понадобилось всего несколько секунд, чтобы ловко и умело скрутить самокрутку. Закурив, задумался, вспоминая свой последний визит в смотровую двухнедельной давности.
Сотрясение тогда оказалось не очень серьёзным, но тот неугомонный шотландец всё-таки выхлопотал Майклу семь дней стационара. Фассбендер никак не мог уловить, чем руководствовался Джеймс Макэвой, не мог расшифровать его поступки. Хотелось спросить, прямо, но Майкл не решался. К тому же, он как на каникулах побывал. Уже на третий день ему было позволено сидеть с Джеймсом и Кейси в их замечательной коморке, пить кофе, курить настоящие сигареты и слушать приемник. Правда, длилось это недолго: через час, когда Майкл блаженно прикрыв глаза, слушал заунывное, но от этого не менее душевное, пение Барри Манилоу, Джеймс материализовался перед ним неслышно, словно кот, мягко взял за руку и потянул, заставляя встать со скрипучего кресла, в котором Майкл так вольготно развалился.
- Тебе нужно побыть в тишине, - веско заявил Макэвой, а Майкл почему-то подумал о том, что веснушки на его носу выглядят ещё ярче, когда он стоит вот так, в солнечном пятне, растекшемся по полу. Затем одернул себя, послушно кивнул и прошел в свою маленькую палату.
Он понимал, что забываться нельзя, но от Джеймса так и веяло чем-то домашним. Тогда Майклу снова, уже не в первый раз, пришло на ум сравнение с котом. Вкрадчивый, улыбается загадочно и того и гляди начнет тереться лбом о твою руку. Кейси, напарник Джеймса, был другим: шумным, непоследовательным и глуповатым. Он не производил того странного впечатления, с ним всё было простым. Джеймс же бывал разным: то порывистым, то молчаливым и угрюмым, но всегда решительным. Он умел шутить, да так, что Майкл хохотал как никогда в своей жизни. Умел, но предпочитал делать это редко, будто сдерживал себя и предоставлял право на каламбуры и остроты своему незадачливому Бёрку.
- Зачем ты торчишь в этой дыре, Джеймс? – спросил Майкл накануне своего возвращения в камеру. – Ты умный и славный малый, тебе здесь совсем не место.
Макэвой как-то сразу напрягся, насторожился, из его черт мгновенно испарилось всё кошачье. Между бровей залегла глубокая темная складка.
- Я не могу тебе объяснить, - наконец, ответил Джеймс, спустя минуту.
- О, прости. Конечно, глупо обсуждать что-то личное с гребанным зеком.
- Нет, - Джеймс вскинулся, уставился на Майкла как-то испуганно, словно ребенок, которого застали врасплох. – Нет, я ничего такого не имел в виду. Просто… я этого и себе не могу объяснить, понимаешь?
- Не совсем, - Майкл и в самом деле не понимал. – У тебя есть весь мир, ты свободен. И, тем не менее, по собственной воле находишься в самой большой ирландской заднице. Если бы я мог выбирать, мне бы и в голову не пришло… Это даже забавно, правда? Я рад бы уйти, но не могу. Ты мог бы, но не хочешь. Жизнь - чертовски странная штука.
Макэвой пожал плечами, не наигранно, а как-то очень естественно. Так, что Майклу стало спокойно и уютно.
- Может быть, когда тебя снова приведут сюда, мы стащим у Бёрка бутылку виски, и всё будет казаться проще.
- Ловлю на слове, - Майкл вытянул из протянутой ему пачки сигарету.
- Только голову береги, ладно? – Джеймс улыбнулся, зажигая спичку. Его лицо озарилось маленьким огоньком, глаза заблестели. – Давай-ка спать. Это твоя последняя ночь на нормальной чистой кровати, и я хочу, чтобы ты помнил её как можно дольше.
А потом облизал губы: мельком, привычно. Майкл моргнул и растерянно улыбнулся. Той ночью ему приснился один из тех снов, что реальнее самой реальности, но как не пытайся, на утро их вспомнить невозможно.