[right-behind-you]

мэлло\мэтт pg 13

тебе. о тебе. для тебя.


No one could ever love me half as good as you...

Говорят, что собака - лучший друг человека. У Мэлло нет собаки, никогда не было. Зато у него есть ты. Такой же верный и преданный. Мэлло твой друг. Любовник. Глядя на вас двоих вместе люди понимают, что Мэлло - твой хозяин. Во всех смыслах этого гребанного слова. Ты привязан к нему накрепко, ты знаешь, что никогда не уйдешь. Ты знаешь, что не захочешь уйти.
- Мэтт, - он только называет твое имя с различными интонациями. Он только зовет тебя, а ты прислушиваешься к его голосу. Ты подмечаешь малейшие изменения в тоне. В зависимости от того, как Мэлло произносит твоё имя, ты понимаешь, что именно он хочет тебе сказать. Кто-то называет это полным взаимопониманием. Подпаляя кончик сигареты и разглядывая спящего Мэлло, ты думаешь, что это называется полной необратимой зависимостью. Ты зависишь от Мэлло спокойного, Мэлло взбешенного, Мэлло спящего. Под длинными рукавами полосатой кофты ты прячешь синяки, которые он оставляет на твоих запястьях и чуть выше, у сгибов локтей. Под стеклами темных очков ты скрываешь синяки светло-кофейного цвета, которые появились после того, как ты и Мэлло стали проводить вместе эти бессонные ночи, трахаясь, выкуривая одну сигарету за другой и снова трахаясь. Задумавшись, ты забываешь стряхивать пепел в пустую жестянку, и он сыплется прямо на простыни.
- Вот чер-рт, - шипишь ты, зажав губами сигарету и отряхивая простыни. Над подушкой возникает разлохмаченная белобрысая макушка и пара заспанных глаз.
- Мэтт, - звучит укоризненно, ты сразу вздрагиваешь, забываешь обо всем на свете. - Мэтт, ну какого...
Ты гасишь окурок, вжимаешь его в свое бледное запястье. У тебя уже много таких ожогов, ты и сам не помнишь, откуда появилась эта идиотская привычка. Вероятно, это позволяет тебе чувствовать себя живым в то время, когда Мэлло не обнимает тебя, не сжимает крепко, не стонет тебе в рот твоё же имя. Ты морщишься, а потом смотришь на Мэлло. Ты пожимаешь плечами и улыбаешься. Ты говоришь:
- Извини, блин. Случайно.
Мэлло ещё несколько мгновений сверлит тебя странным взглядом, а потом снова бухается на подушки. Ты думаешь, что тоже не отказался бы немного поспать. К слову, ты спишь на полу, куда бы вас двоих не занесла нелегкая. Спишь, свернувшись клубком. Сейчас тоже, ты устраиваешься на полу, прихватив с собой только подушку. Мэлло молчит и пытается делать вид, что спит. Вот только получается у него не очень убедительно. В ваших отношениях, если это конечно можно назвать нормальными отношениями, ты всегда тот, кто жертвует собой. Ты, в общем-то, делаешь это добровольно. В ваших отношениях ты тот, кого можно назвать "странным парнем". В этих ваших отношениях ты пес, а Мэлло - твой не самый идеальный, но всё же самый любимый хозяин. Ты точно знаешь, что ни к чему хорошему всё это никогда не приведет, но не можешь иначе. Ты и в дело Киры вляпался только потому, что ходил везде за Мэлло хвостом, не отлипая. Из плохо заверченного крана на кухне сочится вода. Квартирка на окраине Токио, съемная, крохотная. Тебе кажется, ты слышишь, как кто-то плачет за стенкой, тихо, горько. Тебе хочется плакать тоже, но вместо этого ты лежишь на полу, на спине и суешь в рот очередную сигарету. Зажимаешь губами. Щелкаешь дешевой желтой зажигалкой. Тебе до одурения хочется уснуть, но, как это обычно и бывает по закону пакости, именно сейчас, именно здесь, ты не можешь. Оранжевый огонек тлеет в сумраке, загорается ярче, когда ты делаешь очередную затяжку. Ты весь принадлежишь Мэлло, на тебе его отметины, на тебе клеймо. Ты ухмыляешься в темноту, думая о том, что позволил себя заклеймить совершенно добровольно.
- Мэтт, - доносится с кровати. Тихо, просяще. Сигарета затухает сама по себе. Ветер треплет занавески на окне, ты чувствуешь, что собирается гроза. Где-то вдалеке тревожно кричат птицы. - Мэтт?
Тонкая белая рука пытается нащупать твои губы. Твои улыбающиеся губы с зажатой в них потухщей сигаретой. Пальцы выдергивают сигарету, отшвыривают её. Пальцы осторожно гладят твоё лицо. Пальцы подцепляют твою извечную полосатую кофту и тянут вверх.
- Мне лечь рядом?
Ты живешь ради таких вот моментов. Вы раздеваетесь медленно, вся ночь впереди, вы закончили все дела. Вам некуда спешить. Кто-то назвал бы это щеньячьими нежностями, но тебе плевать, кто там и что скажет. Ты облизываешь теплую шею Мэлло, чувствуя языком пульсирующую жилку. Ты улыбаешься ему в шею, ты гладишь его спину. Сегодня с ним происходит то, что ты называешь "срыв". Срывы у Мэлло - явление редкое, совершенно непредсказуемое и не поддающееся никакой логике. Тебе стыдно, но ты живешь ради этих срывов. Когда Мэлло любит тебя вот так - неуверенно, неумело, не оставляя синяков на бледной коже. Он выглядит совершенно беззащитным без всех этих своих черных кожанных шмоток. Только крест на длинной серебрянной цепочке елозит по твоей груди вверх и вниз, оставляя после себя приятный холодок.
- Мэлло, - выдыхаешь ты, осторожно прижимая его к себе.
- Мэтт, - хрипло отвечает он.
И снова:
- Мэтт, - кончая в тебя, прижимая тебя к постели бедрами.
Ты прислушиваешься к дождю, смотришь, как он заливает пол под распахнутыми окнами. Мэлло рядом - рваное дыхание, его волосы на твоём лице, пахнут шоколадом, как, впрочем, и всегда. Ты, кажется, плачешь, потому что щеки у тебя вдруг становятся мокрыми.
- Мэтт? - обеспокоенно. Глаза удивленно распахнуты. - Ты чего?
Ты знаешь, что когда-нибудь умрешь за него. Ты знаешь, что вернее пса, чем ты у него никогда не будет. Люди назовут это щенячьими нежностями, может, ты и есть щенок, глупый и преданный, поддатливый, ничего не понимающий в жизни. Ты знаешь, ничем хорошим это никогда не закончится. Ты знаешь, что завтра ваши сумасшедшие будни закрутятся снова. Тебе, в общем-то, плевать, до тех пор, пока он рядом с тобой.
- Мэлло, - ты выдыхаешь это ему в ухо. - Люблю тебя. Очень.